Сверка текстов двух записей Гавриила показала, что фактически они полностью идентичны. Однако, очевидно, у Стояновича пропущено «р» (100) в дате и «в» в имени «Иw[в]анъ», но добавлен «ь»; имя «Секφw» передано как «Секоул»; в слове «ингчство», где «т» и «с» в записи на Триоди – надстрочные, у Стояновича добавлен «ь» после «ч»; отсутствие в слове «патриар[х]шаства» буквы «х» скорее также можно объяснить пропуском при публикации. В конце записи Л. Стоянович приводит уже знакомую нам тайнопись: «wѯgци(!)в зөицчвог(!) аөςчвi». Таким образом, Сперанский прав: действительно, в первом слове буква «и» возникла вместо близкого по написанию «н», а в третьем слове «г», скорее всего, прочитано вместо не «i», а «с», хороню читаемого и точно соответствующего написанию этой буквы во всех случаях ее употребления в записи на Триоди.
Несомненно, обе записи сделаны одним и тем же писцом Гавриилом в 1661 г. в память о паломничестве шести сараевских жителей в Иерусалим на поклонение Гробу Господню. И хотя ни одного слова о России и Никоне в записи нет, ее датировка и упоминание патриарха Нектария снова возвращают нас к российским событиям и российскому патриарху. И до и после Московского церковного собора 1660 г., лишившего Никона его власти и сана, в российские споры были вовлечены восточные патриархи, из которых только Нектарий в своих письмах к царю Алексею Михайловичу последовательно защищал Никона, призывая царя примириться с опальным иерархом. Другие восточные патриархи, стремясь изменить его позицию, писали Нектарию о несовместимости поведения русского патриарха с его высоким саном, о его гордости и заблуждениях [399] , но иерусалимский владыка продолжал защищать Никона.
И еще одна запись сделана на московской Триоди цветной (л. 258 об.), несомненно, на Святой земле в 1665 г.: «Дас зна како приходи Сесвети" нъ// влдка wт грда Бuдима. Тогеда // Амирахъ Тφръсеки и ħесеръ // Бечеки баришелφкъ межеду // собою въ лото ZРOГ (7173 = 1664/65)». Справа от записи тем же почерком сделана приписка: «оу сти (а? ж?) грда Иелсимъ … (?) оучинише», дополняющая и уточняющая первый текст [400] .
Никон с братией Ново-Иерусалимского монастыря. 1660–1665 гг.
Таким образом, на листах вложенной Никоном Триоди цветной зафиксирован для памяти приход в Иерусалим владыки из Буды и упоминается о столкновении турок и австрийского (венского) «цесаря».
Но и на этом известная нам ныне история книги и связь ее судеб с Россией не заканчивается. На третьем пустом припереплетном листе у верхней крышки Триоди одной и той же рукой сделаны три записи. Первая: «Трiодь цвѣтная напечатана въ лѣто 7156-е сентября въ 1 день [401] въ третье лѣто государя и царя Алексея Михайловича въ шестое лѣто патриаршества Iосифа патриарха Московскаго». Во второй записи полностью передан текст полистной вкладной записи патриарха Никона [402] . Под текстом – приписка: «Таковая подпись, помѣченная по листамъ, писана рукою самаго Никона, бывшаго патриархомъ Московскимъ». Еще ниже по-гречески приведены название книги и краткое содержание записи Никона. Под всеми этими текстами характерная и хорошо известная подпись: «Авр[аам]. Norov» – и дата – 1861 г.
Таким образом, Триодь 1648 г. также видел во время своего последнего путешествия по святым местам шестидесятишестилетний Авраам Сергеевич Норов (1795–1869). Бывший воспитанник Благородного пансиона при Московском университете, ушедший из него юнкером в гвардейскую кавалерию, в результате ранения при Бородино потерявший ногу, Норов в 1823 г. поступил на гражданскую службу, в 1850 г. стал товарищем министра, а с 1854 по 1858 г. был министром народного просвещения.
А. С. Норов – представитель дворянского рода, известного со второй половины XV в., – был достаточно известен как страстный путешественник, библиофил, писатель, поэт и полиглот, знавший, кроме четырех европейских языков, также греческий, латинский и древнееврейский. Ученые заслуги Норова принесли ему членство в Российской академии наук. Наиболее широко известна его книга о путешествии 1835 г. по Святой земле, Сицилии, Египту и Нубии, вышедшая в 1854 г. третьим изданием [403] . В этой книге, наряду с другими, приведено также яркое и полное описание Назарета, его храмов, монастыря, его библиотеки и славянских древних книг, в ней обнаруженных. Однако никаких упоминаний о московской печатной Триоди цветной в описании этого путешествия нет. Не нашлось упоминания Триоди цветной 1648 г. и в изданном Норовым за год до кончины Каталоге его библиотеки [404] , хотя, несомненно, многие книги А. С. Норова были приобретены им именно во время путешествий.
Сведения о Триоди цветной все-таки были обнаружены в описании второго путешествия Норова, но не в Назарет, а в тот самый знаменитый монастырь Св. Саввы Освященного, в библиотеке которого, расположенной в высокой Юстиниановой башне, Норов уже в первое свое путешествие произвел, как сказано выше, настоящую «жатву рукописей» [405] . Во время второго путешествия он также нашел здесь ряд неполных древнеславянских рукописей и отдельных листов, предназначенных «для уничтожения», но не получил их, как хотел, для себя, а вынужден был передать в Патриаршую иерусалимскую библиотеку, удовлетворившись убеждением, что «все собранное… ограждено от разорения». Посетовав, что «труды мои… остались для меня напрасны», Норов замечает: «Рукописи, хранящиеся в Патриаршей иерусалимской библиотеке, монастыре св. Креста и обители св. Саввы (выделено нами. – И.П.), требуют ученой разработки, которая будет не бесплодна. В этой последней я заметил также три весьма древних славянских типикона и несколько старопечатных книг, из коих… Триодь цветная, с рукоприкладством патриарха Никона» [406] .
Суд над патриархом Никоном. Худ. С. Д. Милорадович, 1885
Таким образом, Норов не только сделал запись на самом обнаруженном им экземпляре московской Триоди, но не прошел мимо находки и в своих воспоминаниях, что позволяет нам установить место хранения книги, по крайней мере до 1861 г. Следуя норовскому описанию самого монастыря и жизни его насельников, можно очень живо представить эту древнейшую, неприступную духовную христианскую твердыню, с которой связано, во всяком случае частично, бытование найденной книги. Вот как описывает русский путешественник свое первое посещение сторожевой башни монастыря, которая одновременно служила и хранилищем библиотеки: «Вид с высоты башни на мертвую дикость огромных гор и на глубокое ущелье – ужасен. <…> К немалому удивлению, я нашел в этой башне нестройную груду рукописей и книг. С дозволения настоятеля я занялся их разбором с большим любопытством» [407] .
В описании путешествия 1861 г. о монастыре Св. Саввы мы читаем: «Здесь почти все время посвящено молитве. Единственное развлечение монахов составляет их пребывание на террасах своих келий, и то в одно вечернее время, потому что в этом климате и в этом ущелье постоянный зной заставляет укрываться от наружного воздуха, что я сам испытал в мое первое путешествие. <…> С террасы, даже с башни, называемой Юстиниановою, ничего не видно по сторонам, кроме одних черных отвесных скал: горизонт закрыт отовсюду. Виден только один свод небесный, указывающий путь в мир невидимый. Я провел часть ночи на террасе и, при окружающем меня глубоком мраке, невольно имел перед собою постоянно одно только звездное небо, говорящее мне: “В дому Отца Моего обители многи суть”» [408] . Запись писца Гавриила на двух книгах из библиотеки монастыря Св. Саввы позволяет со значительной долей вероятности предполагать, что посланная в 1651 г. митрополитом Никоном в Назарет Триодь цветная какое-то время находилась в Иерусалиме, но в 1861 г. оказалась в монастыре Савы Освященного. Совершенно очевидно, что запись паломников не случайно сделана на книге из России, язык которой был им понятен и к которой с надеждой обращались в это время взоры всего югославянского мира, находящегося под властью Турции.